13 сцена: Торжественное празднование Рождества в Греччо
Фрески Верхней церкви Сан-Франческо в Ассизи (1290-1300)
Сцены из жизни Святого Франциска (1297-1300)
Судя по многочисленным версиям Торжественного празднования Рождества в
Греччо, это одна из наиболее удивительных сцен цикла. Обращает на себя
внимание место действия - внутренность церкви, видимая из заалтарной
части, по ту сторону трансепта, который отделяет ее от нефа и куда
женщин не пускают; они смотрят на происходящее через пустой проем, не
переступая через него. Все таким образом видно изнутри и сзади: амвон с
зажженными свечами, подставка, поддерживающая пюпитр с хоралом, по
которому братья канторы читают песнопения, табернакль Арнольфо ди Камбио
над алтарем, украшенный к празднику Рождества. Художник разными
средствами пытается подчеркнуть то, что нам открывается вид изнутри, на
фреске привлекает внимание ярким цветом крест, обращенный к нефу
оборотной стороной с прекрасно видимым деревянным переплетом,
подвешенный на веревке к брусу, чтобы удерживаться в наклонном
положении.
Возможно, многие персонажи выполнены помощниками художника (особенно головы священника и послушников, стоящих справа позади него, но фигуры канторов, очень экспрессивные и написанные на основе натурных штудий, относятся к наиболее высоким достижениям всего цикла. Предполагают, что рукой Джотто были выполнены перспективные элементы, несущие на себе основную нагрузку, ибо все значение происходящего состоит в сопоставлении двух пространственных планов, двух моментов «исторического» события. Перед светлой алтарной преградой духовенство и знатные горожане прославляют совершающееся на их глазах чудо, за ней — угадывается церковный зал, переполненный ожидающими верующими. Перспектива кивория и алтаря служит как бы мерой пространства, изображенного на первом плане; кафедра и распятие, обращенные в невидимый для зрителя зал, служат свидетельством его протяженности в глубину. Поручая другим исполнение большей части фигур, Джотто занимается только построением пространства, но не столько в силу трудности изображения перспективы, сколько потому, что она должна и намекать на наличие невидимого зрителю пространства, и передавать настроение заполняющей его толпы. В построении живописного пространства перспектива играет такую же решающую роль, какую играет в архитектуре та или иная деталь, определяющая пространство, даже если она не так бросается в глаза, как стена, столб или арка.
«Франциск понимал, что если бы все люди имели в своем сознании реальный и ясный образ Спасителя, они любили бы Бога на деле, а не на словах. Вернувшись из крестового похода, вспоминая о Святых Местах, он думал, как возродить веру, и решил, что помочь тут могут не одни лишь проповеди, — надо воссоздать некоторые события из жизни Христа. Это отвечало не одной лишь его апостольской цели, но и настоянию его души, которая стремилась воплотить в действие мысль об истинной любви.
Приближалось Рождество 1223 года и святой Франциск, всегда с особенным трепетом преклонявшийся перед тайной детства Христова, вспоминал Вифлеем в скиту Фонте Коломбо. Там и сказал он Джованни Велита, терциарию знатного происхождения, своему другу и почитателю (а они были у него повсюду):
— Мессер Джованни, если ты поможешь мне, в этом году мы отпразд нуем самое прекрасное Рождество, какое только можно представить себе.
— Я охотно помогу тебе, отец, — ответил тот.
— В одном из твоих лесов, — сказал Франциск, — окружающих скит Греччо, есть пещера, похожая на Вифлеемскую. Я хочу воссоздать Рождество и собственными глазами увидеть нищету, в которой Младенец Иисус вошел в мир, лежал в яслях между осликом и волом. Я имею позволение Святого Отца воссоздать это во славу Рождества Христова.
— Я понял, — сказал Джованни. — Предоставь это мне, отец мой.
В рождественскую ночь на колокольнях Реатинской долины звонили еще громче, чем обычно, и жители округи, привлеченные невиданным празднованием, спешили по каменистым тропам из деревень, из замков и дальних хуторов в морозной, но ясной ночи; спешили, как Иудейские пастухи, почтить младенца.
А в это время из Фонте Коломбо, Поджо Бустоне, других мест шли колонны францисканцев с зажженными факелами, и любопытствуя, и восторгаясь, с литанией на устах. Когда они вошли в пещеру, приготовленную мессером Джованни Веллита, как замыслило вдохновение святого Франциска, то встали, словно завороженные. Вот ясли и солома, а выше — камень для мессы, вот вол и ослик, но нет ни Младенца, ни Пречистой Девы, ни Иосифа, ни ангелов. Их заменил святой Франциск. В торжественном облачении дьякона читал он Евангелие столь дивным, чистым и мелодичным голосом, что все этой великой ночью подумали о горах Иудеи и о Славе Небесной. Потом он заговорил о рождении нищего Царя с таким чувством и жаром, что охваченная восторгом толпа почувствовала, будто ее отнесло на тринадцать веков назад, к началу нашего Искупления.
Ночь была праздничной, весь лес сиял и пел, и казалось, что Младенец Христос вернулся на землю. Одному человеку удалось увидеть Его. На соломе, пустовавшей оттого, что не было на ней Сына Человеческого, блаженный Франциск увидел новорожденного, такого белоснежного и холодного, словно он мертв. Он взял его, прижал к сердцу, согрел отеческим теплом, и младенец ожил, открыл глазки протянул ручки к бледному лицу Своего бедняка. А святой Франциск заговорил так, что все расплакались, и если голос его дрожал от слез, то слова его возродили в сознании людей Младенца Иисуса, словно он присутствовал среди них. Руки Франциска держали Его, глаза — видели, и сердце святого полнилось любовью и благодарностью»
Бонавентура.