5 сцена: Святой Франциск отказывается от имущества

Фрески Верхней церкви Сан-Франческо в Ассизи (1290-1300)

Сцены из жизни Святого Франциска (1297-1300)

«Уже отобрав у него деньги, все-таки попытался отец, родивший сына по плоти, отвести его на суд к епископу этого города, чтобы под рукой епископа он объявил, как поступил он с отцовским достатком и чтобы возвратил все, что захватил. Истинный же последователь бедности с готовностью согласился на это испытание и, представ перед епископом, не потерпел никакой задержки, и сам ни в чем не промедлил, не ожидал ни слова епископа, ни его знака, но тут же снял с себя все одежды и передал их отцу. И все увидели, что под тонкими одеждами муж Божий носил на нагом теле власяницу. И тогда, опьяненный небывалой отвагой и пылким духом, он сорвал с себя даже подштанники и предстал перед всеми обнаженный, сказав отцу так: «До сих пор я звал тебя отцом на земле, теперь же я могу с уверенностью говорить: Отче наш, сущий на небесах!» (Евангелие от Матфея 6:9), ибо Ему я вверяю все мои сокровища и на него возлагаю все надежды». Епископ, увидев это и восхитившись все превосходящим усердием человека Божия, поднялся ему навстречу и с рыданием заключил его в свои объятия, распознав в нем мужа доброго и благочестивого. Он прикрыл его наготу своим плащом и велел слугам принести для Франциска что-нибудь, чем он мог бы одеть свое тело, и они принесли ему дешевый и плохонький плащ, принадлежавший какому-то земледельцу из числа услуживших епископу, и Франциск принял его с радостью, и, прежде чем надеть, осенил его знаком креста, превратив это одеяние в покров для распятого человека и для нагого бедняка»

Бонавентура.

Фреска Святой Франциск отрекается от земных благ и порывает с отцом (или Франциск отказывается от отцовского наследства) несомненно написана самому Джотто, она производит сильное впечатление драматичностью, наполняющей каждый элемент сцены. Вся композиция разделена на две части, это противопоставление двух фигур усиливается двумя группами фигур за спиной у каждого из главных действующих лиц - богатого отца и добровольно обрекающего себя на бедность сына. Причем противоречие между отцом и сыном подчеркивается не только сопоставлением представителей церковной и светской жизни, но еще более конфликт подчеркнут архитектурным фоном каждой группы, напоминающим сценические декорации - двумя группами строений на заднем плане, обрамляющих пустое пространство между фигурами. Дома богатых горожан слева как бы противостоят группе часовен, которые, хотя и не похожи на церковные здания, отличаются все же явно ритуальным характером.

На этой фреске правдиво изображены эмоции отца: его патриархальное достоинство, и гнев выраженный в напряженном лице, в том, как он подобрал одежду, собираясь броситься на сына, и особенно в откинутой для удара руке, удерживаемой его другом, и ее сжатом кулаке.

Также впечатляет одухотворенный образ Франциска, который, подняв лицо и молитвенно сложенные руки к небу просит помочь ему пережить испытываемое потрясение и быть достаточно твердым, чтобы выполнить принятое им решение посвятить себя Божьему призванию. Картина не просто иллюстрирует событие, это драма, в которой традиция сталкивается с жизнью.

Было апрельское утро 1207 года. Зал аудиенций заполнили любопытные жители Ассизи. Перед величественным епископом Гвидо, облаченным в лиловые одежды, предстал Пьетро Бернардоне со свитой друзей и двадцатипятилетний, дерзкий, одинокий Франциск. Отец повторил свое обвинение, но сын и виду не подал, что будет защищаться, и тогда взял слово епископ. «Франциск, — сказал он, — твой отец тобою обеспокоен. Если ты хочешь служить Богу, верни отцу деньги, которые ты взял у него, и тогда гнев его смягчится». По залу пробежал шепот: «Епископ оправдал падрона Пьетро!»

Лицо у Пьетро просветлело; а епископ продолжал: «Может быть, твой отец добыл эти деньги нечестным путем или грехами, и Господь не хочет, чтобы они пошли на восстановление Его храма». Пьетро изменился в лице, а епископ продолжал: «Сын мой, имей веру в Господа, будь мужествен и бесстрашен, ибо Господь тебе помощник, и с избытком предоставит тебе все необходимое для восстановления церкви».

«Монсеньор, — в радости воскликнул Франциск, — не только деньги, но и платье я ему охотно верну!»

С присущей ему порывистостью он скрылся в соседней комнате, через минуту появился обнаженный, с одной лишь повязкой вокруг бедер, и сложил между отцом и епископом одежду, а поверх нее — горсть монет. Затем, обернувшись к изумленной публике, он торжественно объявил:

— Слушайте, слушайте и внемлите! До сего дня я называл отцом Пьетро Бернардоне, но я дал обет служить Богу, и возвращаю ему деньги, о которых он так тревожился, а также и всю одежду, которую от него получил, и обретаю право сказать: «Отче наш — Сущий на небесах», ибо не отец мне Пьетро Бернардоне!

Торговец ожидал чего угодно, только не такой выходки. Он схватил все в охапку и в гневе выбежал вон под шутки публики, возмущенной тем, что он не оставил сыну и рубашки. Епископ же распахнул руки, обнял дрожащего юношу, укрыл его своей мантией, благоговея перед тайной Божьей, и все ощутили тайну в этом чудесном действии, которое навсегда прервало связь между Франциском и мирской жизнью. В словах его были и вызов негодования, брошенный отцу земному, и всплеск любви к Отцу небесному, Которому он отдал себя. Платье и деньги принадлежали отцу, ему он их и вернул, тело же и душа принадлежали Богу. Нагим Всевышний послал его в этот мир, нагим возвращался к Нему Франциск, словно рождался вторично. В первый раз он был рожден, сам того не желая, в соответствии с веленьем природы. Теперь же он родился сознательно, благодатью Божьей, ибо только так можно родиться духом.